День начинался "превосходно". Во-первых, его вновь разбудил в пять утра несуществующий будильник. Долгое время он считал, что это чья-то неудачная и затянувшаяся шутка или просто слишком громкий звонок, доносившийся аж из соседней комнаты. Но нет, подозрения так ни разу и не подтвердились, что угнетало почему-то не меньше, чем если бы всё оказалось именно так.
Во-вторых, решив ополоснуться от пасмурных мыслей холодной водой, Бенедикт внезапно подумал, что из крана пойдёт кипяток. И... так и не смог сунуть руки под струю, опасаясь ошпариться. Глаза прекрасно видели и синий кругляшок, в сторону которого был повёрнут смеситель, и конденсат на хромированной поверхности. Но в голове упорно стучало: "кипяток, горячо, не надо", - и логика отказывалась работать в таких условиях. Пришлось потратить минуть десять, чтобы отвлечься и осадить чувство, что мысли материальны и способны действовать вопреки естественному порядку вещей.
Очнулся он у себя на кровати, слепо перебирая страницы альбома. Привычного бодрого состояния духа не было и в помине. Даже удивительно, что весенняя депрессия напала так стремительно.
- Нельзя раскисать, - пробормотал Хантер, зажав лицо между ладоней. Помогло не сильно, но собрать сознание в кучку - пускай частично, - но всё же удалось. Верным средством хоть как-то справиться со своим паршивым состоянием - что-нибудь делать. Да хотя бы и сменить листы в блокноте.
Оставив лишь несколько перспективных эскизов, а остальное бережно сложив в одну из папок, которыми была забита вся тумбочка, Бишоп подшил в альбом новые листы. Спешки не требовалось - благодаря будильнику-"галлюцинации" до первого занятия оставалось ещё почти полчаса. К сожалению, оптимизма хватило только на подобное замечание. Во всём остальном мире уныние царствовало безраздельно. Даже проскользнула шальная мысль - никуда не ходить, а отлежаться. Авось в тишине всё уляжется. Правда, это грозило определёнными последствиями, но сейчас отработка всенепримененного наказания за прогул не казалось такой уж страшной. Ядовитые размышления расползались в сознании, вызывая всё большее искушение поступить наперекор правилам. Нерешительное оцепенение затягивалось всё больше и больше, казалось даже, что мышцы парализованы...
- Ты идёшь на занятия? - из ниоткуда возник взлохмаченный и сонный сосед. Бенедикт несколько раз моргнул, не осознавая вопроса:
- Конечно, - ляпнул он первое пришедшее в голову. И через секунду макушка похолодела от осознания произошедшего. Не от ужаса, разумеется. Но на мгновение показалось, будто и не он ответил на этот вопрос, а какой-то незнакомец, бесцеремонно вмешавшийся в разговор.
Но нет.
Отказываться от своих слов было глупо, поэтому Хант начал молча собираться. Столь недавно притягательные мысли остаться - испарились, словно их и не существовало. Парень умудрился - не без помощи соседа, да, спасибо ему, - выйти на привычную колею и незаметно для себя перешёл на автопилот. Привычный алгоритм успокаивал, но не способствовал прояснению мыслей. Последних будто вовсе не было. Опомниться удалось лишь перед дверью кабинета. На часах было без десяти...
На часах было пятнадцать минут. Бишоп почти кожей чувствовал всё возрастающую громкость окружающих разговоров и сопутствующего шума. Особенно - какого-то пространственного монолога своего "собеседника". Ответов товарищ не требовал, только знай себе да кивай периодически. Эскизы не шли, вообще ничего не шло. Надежда окунуться в творчество и забыться хоть чуть-чуть - таяла с каждой минутой и тем угнетала. Впору было на себя разозлиться за подобную беспомощность. Но и этого категорически никак не получалось.
Нежданное прибытие в класс не преподавателя, но целого декана его родного факультета, встрепенуло Бенедикта, наверное, похлеще пощёчины, но не столь же грубо. Юноше порой казалось, что появление этой женщины всегда предзнаменовывало как минимум что-то значительное. Было ли так на самом деле, Хантер вспомнить не мог, но впечатление держалось стойкое. Должность ли или сама мисс Халиде являлись причиной последнему - вопрос куда более сложный и покамест относился к сугубо риторическим.
Новость о том, что рисовать сегодня они будут с натуры, должна бы радовать, но Бишоп лишь кивнул головой. Сонливость вроде бы и отошла, но чувства бодрости всё не приходило. Даже особое задание не впечатляло как надо и как хотелось. И тем не менее стоило себя показать, пускай особого стимула и не ощущалось. Место чуть сбоку от кресла, чёрный мелок и лист альбома хоть сколько-нибудь подходящий по типу под будущую графику. Вот только кого рисовать? Неужто сама декан возжелала поучаствовать и заиметь себе избранное из "народного творчества"? В принципе, интересный ход. Но если бы - почти сразу классу был представлен парень с параллельной группы. Историк, как подсказывала память. И на взгляд Ханта тело натурщика больше б подошло под скульптуру. В древнегреческом стиле, разумеется, да.
Можно было начинать, но Бишоп почему-то не мог решить, что ему делать с чёрным карандашом. Мысли всё вились вокруг греческих статуй. А под их изображение весьма интересно смотрелся бы серый цвет на фактурном листе. И позу бы иную сюда надо. И сопутствующие атрибуты. Но менять что-либо было уже немного поздновато. Да и кто ж знал, что всё будет именно так.
- Х-кхм, - тихо кашлянул Бен и просто слегка мазнул по листу пастелью. Что-то даже из случайного движения можно было получить. Нужно лишь ухватиться за образ...
Юноша глянул на натурщика и сделал ещё один штрих.
А после - минута раздумий и ещё две отметки.
И идея пришла, отчего Хантер даже улыбнулся - чего никогда не делал, если день начинался "превосходно".

Ничто не дается просто так. Сколько Джеймс себя помнил, он никогда не мог уяснить для себя эту простую истину. Вот и сейчас, почему он наивно полагал, что незаслуженный выходной пройдет без эксцессов. Хотя и начинать жаловаться было ещё слишком рано. Раз уж ему повезло не проспать, а ещё и не навлечь на себя лишний гнев декана, пусть и другого факультета, значит, день может быть ещё спасен. Атмосфера в аудитории располагала к полному умиротворению. Солнечный свет, падающий из окон, хорошо освещал помещение, добавляя ещё больше уюта. В каждом предмете интерьера чувствовалась прикосновение искусства. Творческая атмосфера – никогда бы Вольф не подумал, что это может быть настолько захватывающим дух. Привыкая к шуму и суете, постепенно начинаешь забывать, как изящная может выглядеть слаженная и хорошо организованная работа.  Перебирать тонны конспектов, то и дело, роняя учебный материал со стола, стараться собраться все в кучу – так обычно работал сам Джеймс. Возможно, именно поэтому ему было так странно наблюдать за тем, как его бойкие одногодки меняются в лице, как только начинают творить. Возможно, именно от этого он чувствовал себя вдвойне неловко. Его “серьезный” подход кардинально отличался от того, что он видел у студентов художественного факультета. В итоге Вольф изо всех сил старался хотя бы не мешать. Изобразив из себя статую, парень напрягся всем телом и замер в неудобной позе, рискуя соскользнуть с края кресла, если процесс затянется надолго.  Только теперь, когда ему удалось немного собраться, Джеймс обратил внимание на музыку, которая играла немаловажную роль в создании обстановки, которая смогла его вдохновить.

“Что же вы за человек, мисс Халиде? Не преподавать постоянно с таким талантливым подходом – просто неправильно”

Стоит ему лишь подумать о загадочном декане, как её рука осторожно ложится ему на плечо. Джеймс невольно вздрагивает от удивления. Немного повернув голову, он смотрит на женщину снизу вверх, внимательно вслушиваясь в её успокаивающий голос. Музыка, шелест бумаги и Ясмина Халиде – ещё немного и он пожалеет, что в свое время не решился попробовать себя в рисовании. Плечи и в самом деле уже начинают ныть от лишнего напряжения, да и шея довольно быстро начала затекать, прибывая в неестественном положении. Кажется, ему совершенно не удается скрыть собственно неудобство, раз его раскусили так быстро.  Робко кивнув, Вольф перемещается чуть глубже в кресло. Расправив плечи, он довольно улыбается и жмурится. Складывается впечатление, словно с его спины только что спустили пудовый мешок. По телу приятно прокатилась волна мурашек.
- Премного благодарен, так действительно значительно лучше, – Ему все ещё не удается расслабиться полностью, но теперь он хотя бы не рискует быть скованным судорогой. Вот так уж студенты точно смогут прекрасно изобразить боль и страдания. – О да, иначе по окончанию занятия, меня бы пришлось выносить отсюда вместе с креслом. Разрешение шевелиться – стало огромным подарком для начинающего натурщика. Его не покидало желание покрутить головой и пристальнее осмотреться вокруг. К тому же он никак не мог отказать себя в возможности, хотя бы краем глаза заглянуть в набросок кого-нибудь из студентов. В какой-то момент Джеймс совершенно забывает о том, что сидит абсолютно голый, посреди небольшой аудитории.

“Сердце и душа?  Вложить в свою работу душу, пытаясь изобразить меня?  Да, все это куда сложнее, чем можно себе представить. Неужели вы тоже…”

Джеймс вновь начинает немного нервничать,  когда замечает, что и сама мисс Халиде решает присоединиться к общей работе. Вот уж такого он действительно никак не ожидал, все же студенты – это студенты, а декан – другое дело. Выдохнув, парень вновь пытается поймать волну покоя и погрузится в творчество. Кажется, он так и не дожидается обговоренных десяти минут, как пересаживается в пол-оборота к окну. Рукой он все же придерживает ткань, впопыхах завязанную на поясе. Даже если смущение вовсе сойдет на “нет”, не хотелось бы ему остаться, в чем мать родила. Стараясь не нарушать тишины, натурщик тихо посмеивается, представляя, что напишет в следующем письме домой. «Сегодня я провел свой день в окружении интересной женщины и десятка парней - будучи абсолютно голый». Ему очень ярко представился момент прочтения этих строк.

“Это обеспечит ещё несколько седых волос на твоей голове. Господи, да это никогда не перестанет быть смешным”

- Могу ли я, потом взглянуть на получившиеся работы? Мне бы было очень интересно, – Обратившись к декану, Джеймс старается вытолкать из головы глупые мысли о доме. Работа только началась, а он уже слишком много отвлекается на лишнее. Все же от интересующего его вопроса историк удержаться не смог. Здесь собрались люди с прямыми руками, которые не станут рисовать его в виде палочек и кружочка. Вот только Вольфа больше в этом вопросе интересовало то, сможет ли он увидеть, что нарисовала сама Ясмина.
- Ребята, вы уж постарайтесь. В случае чего не стесняйтесь преувеличить... – Шепотом обратившись к окружающим его студентам и многозначительно подмигнул.

В какой-то момент от всего мелка осталась лишь малая часть - два небольших огрызка и изорванная бумажная обёртка. Бенедикт даже уже помышлял запросить второй карандаш, но не был уверен, что это не выходило за рамки поставленного задания, поэтому добивал уже имевшееся на руках. Задать прямой вопрос и показаться глупым из-за банального недопонимания - такого развития событий совсем не хотелось. И ничего, что такой вариант был не самым ожидаемым. "Превосходное" начало дня до сих пор давало о себе знать, не иначе. Парень словно ощущал это - будто между ключиц торчал пенопластовый шар, скрипевший при каждом движении и мешавший нормально и глубоко дышать. Бишоп непроизвольно тянул к этом месту свободную руку и часто брался за ворот кофты, будто она его душила. Это его беспокоило, но отвлечься и прислушаться к своим ощущениям он не мог. Не позволял себе, напряжённо вглядываясь в свою картину и добавляя последние штрихи. Требовалась осторожность, одно неверное движение теперь исправить становилось почти невозможно. Мысли предлагали аналогии и аллюзии к ситуации - людей, которые обламывали ногти о камень или сдирали кожу о верёвки, пытаясь выбраться из ямы как можно скорее. Разве что Бен не испытывал паники. Вбив себе очередное "должен", он пытался изгнать из головы всё остальное. Что-то из поверхностного заглушить удавалось, но со всем остальным, что залегало глубже, приходилось мириться по-старому.
На доводку последних элементов шли даже ногти и сложенная уголком обёртка - необходимая в некоторых местах резкая граница простыми штрихами просто отказывалась нормально получаться. Хантер даже подумывал пустить в ход стило, которое он использовал для лепки. Но вновь засомневался, представив осуждающий взгляд декана. И, в общем, дотерпел до того, когда мисс Халиде сама прервала его деятельность, объявив об общем окончании актов творения. Доведя последний штрих, Бишоп покорно выполнил новые инструкции. А ведь очень не хотелось, мерещилось, что забыл нарисовать самую последнюю - и разумеется самую главную, - линию. А ещё казалось, что больше Бенедикт свою работу не увидит, даже когда декан сказала, что ещё предстоит презентация графики. Вот накрыл листом картину и всё, пропала она. Кровь гулким молотом отозвалась в голове, но юноша уже сделал решительный шаг прочь от мольберта. Словно через свой же труп перешагнуть, столь ужасное ощущение билось в сознании. Но Хантер лишь прищурил глаза, стараясь не показать собственного смятения.
Назывались имена, являлись взору требовательной публики картины, что-то ещё происходило. И по-новой. Бишоп ощущал себя стоящим в реке - всё текло мимо него и за мутной водой он не видел дна. Когда же позовут его самого? Чужое творчество волновало его мало, казалось, что он его уже где-то видел. Однотонные эскизы, незаконченная графика с усердным градиентом, "альтернативное видение". Нерушимый и привычный порядок вещей. Это со стороны психоанализа все картины уникальны и говорят о многом, но уставшему Бенедикту всё казалось одним большим разноцветным пятном. Когда он успел так устать? В иное бы время у него нашлись бы другие мысли по этому поводу - цинично ли, сдержанно ли, но оценил бы работы своих одногруппников. Но не сейчас.
Время шло, а его холст по-прежнему оставался закрытым. Белый лист терзал душу сильнее, чем это делает стая гиен с падалью. Зародилось даже желание праведно возмутиться по этому поводу, но... Вот и его имя. Хант окинул класс и осознал, что его додержали до самого конца, и сегодня он последний. Почему-то это не воспринималось как "оставили самое вкусное напоследок", нет. Скорее складывалось впечатление, что его ведут на расстрел, перед этим показав смерть всех его сподвижников. Одного за другим, одного за другим... Стук его собственных каблуков словно включил свет - Бишоп стоял перед своим мольбертом. Сейчас бы, возможно, больше подошёл не лист бумаги, а ткань - ради эффектности. В скульптуре это было дополнительной изюминкой, но здесь приходилось мириться с плоскостью графики. Под таким углом даже не удивительно, что юноша часто изменяет изобразительному искусству с лепкой. Кхм.
Рука убрала тот ненавистный лист, что представлялся крышкой гроба, - наконец-то это свершилось. "Давно не виделись," - хоть и прошло всего минут пятнадцать.
Явно угадывался силуэт натурщика. Эта неуверенная поза, чуть опущенные плечи. Рука, лежавшая на бедре, от которого была лишь верхняя линия. Волосы, похожие на пламя и тянущиеся к шее. Чёткие линии изгибов, чуткие рельефы. Всё это охватывалось белым контуром, от которого, срываясь с крайних линий, отходили мазки. Наружу и вовнутрь. От этого спинка кресла походила на нерешительное крыло, столь же не расправленное, как и спина. Взгляд силуэта был направлен куда-то вверх, над тем, что тянулось к его плечу, мягко раздвигая границы силуэта. То были белые пальцы. Линии формировали ладонь и запястье, но выше терялись. Лишь дальше, туда куда был направлен взгляд нарисованного Вольфа, находился тёмный контур, в котором можно было безошибочно узнать портретный профиль... мисс Халиде. Выглядело это так, будто нарисовано было белой пастелью по чёрной бумаге. Сначала Бенедикт просто надеялся, что так и будет, но теперь он был уверен - всё получилось.
Темнота, обесцвечиваемая светом. Изнеможденный падший ангел, сдавшийся на милость неискусившемуся собрату. Заточение бездны в белой темнице. Как бы это только нельзя было назвать. Но...
- Я назову это "Просветление", - лишь вымолвил Хантер. - Ничего личного, - тихо, одними губами добавил он, неизвестно к кому обращаясь: к декану, к натурщику или к кому-то ещё.

Самое интересное остается напоследок? Декан очень ловко определила работу, которая станет венцом всего занятия.  Вот что значит наметанный глаз. Сам Джеймс тихо присвистнул, когда ему удалось увидеть рисунок данного студента. Быть может он и не мог оценить трудоемкость проделанной работы, но вот сама подача и задумка. Натурщик остался определенно доволен и выбранным цветом и тот момент, который запечатлел юный художник. В коей-то мере Вольф даже завидовал такому таланту. Столь быстро разобраться с задачей, да ещё и подойти с такой творческой интерпретацией.  Это вам не похабные рисунки на партах черкать, а только там сам Джеймс и умел. Занятия на художественном факультете показались ему в некотором роде душевными и познавательными, парень все ещё ощущал некий творческий подъем и вдохновение. Правда складывалось впечатление, что стоит ему выйти за дверь, и он опять ударится в какие-то свои малозначимые дела, а все это в скором времени забудется в суете учебных дней.

“Все ещё выпадают приятные моменты? Как теперь ныть, что здесь учиться скучно, словно в монастыре?”

Историк с удовольствием присоединился к общим аплодисментам. Он, художники и декан – все потрудились на славу. Неудивительно, что результат совершенно не разочаровал его. За такой короткий промежуток времени: смущение,  умиротворение, вдохновение, а теперь все заканчивается навалившейся усталостью.  Студенты, разобравшись со своей работой, вновь вернулись к обычной суете, кто-то с облегчением старался скорее слинять, а кто-то все ещё интересовался работами своих товарищей и шастал по аудитории.  Сам же Вольф старался удержать свое место у рабочего стола Ясмины, все ещё поглядывая на неё, он никак не мог избавиться от интереса к наброску “мастера”.  Когда-нибудь он обязательно доберется до её работ. Такой оптимистичный настрой позволял ему не донимать женщину хотя бы сейчас. 
- Ещё раз благодарю за такой ценный опыт. Теперь я всерьез задумаюсь над дополнительными занятиями по рисованию…Возможно. – Шутливо поклонившись, он ещё раз лучезарно улыбнулся декану. – Если будет нужна моя помощь – всегда обращайтесь.

“Так ведь можно немного подправить свою репутацию. Количество жалоб в последнее время растет в геометрической прогрессии.”

Пробираясь сквозь сформировавшееся столпотворение студентов, натурщик поспешил протиснуться к Бенедикту. Всегда ведь есть шанс, что однажды его удастся увлечь историей и тогда он поможет Вольфу зарисовать какое-нибудь историческое событие. А ведь подобный бонус может принести отличную отметку. Бишопу – практика, Джеймсу – плюс – все в выигрыше. Бодро пожав руку художнику, коварный натурщик поспешил начать свои хвалебные речи.
- Ты всех их всех уделал, чувак. Получилось действительно очень круто! Продолжай в том же духе. – Прекратив трясти руку бедному студенту, Вольф кивнул с серьезным видом и подняв обе руки вверх помахал всем оставшимся художникам. – Всем спасибо, ребята! Вы молодцы! – Отступая к двери, парень все не прекращал хвалить своих новых товарищей “по творчеству”.  Выпархивая за дверь, он успел послать воздушный поцелуй декану, после чего поспешил быстро слинять.  Прогулочным шагом, продвигаясь по коридору, Вольф все вспоминал свои вчерашние переживания и сегодняшнее утро. Впереди ещё уйма свободное времени, а значит, придется чем-то себя занять. Внутри в полной мере разбушевалась весна.  Пусть ему и потребуется выпить чашечку кофе, чтобы пополнить запас сил, но заваливаться в свою комнату казалось совершенно неразумным. Если уж денёк выдался необычным – нельзя попросту растрачивать оставшееся время на амебное валяние на диване. Требовалось срочно выбраться на воздух, вполне может быть, что там ему встретятся ещё такие же бездельники, как сам Вольф.

“Если отец лишит меня наследства, всегда смог податься в мир искусства. Неплохая такая перспектива. Спасибо, мисс Ясмина Халиде”