В любой школе этот праздник носил особый характер, а в школе святого Витте он приобретал еще большее значение, ведь это был день, когда было возможно абсолютно все.
Не даром с давних времен люди опасались дня всех святых. Не выходить из домов, одевать устрашающие костюмы, чтобы затеряться среди нечистой силы, ставить свечи, чтобы отпугнуть ее… Вот только Александр не был нечистой силой. Он был человеком, который пусть иногда и терял человечность, но никогда не терял свой человеческий облик. Почти никогда.
Отпустить себя, свою сущность, навязанную больше семидесяти лет назад, мучащую и изматывающую. Один раз в год, всего один раз, чтобы полностью освободить себя, не думая о последствиях. Которые придумал сам.
Темный капюшон накинут на голову, чтобы скрыть темные волосы и бледные черты лица. Ему не привыкать носить такие одежды. Вот только раньше это был длинный черный плащ в пол, с глубоким капюшоном. Сейчас же это всего-навсего черная толстовка, прикрывающая верхнюю треть бедра и имеющая глубокие карманы, куда можно спрятать замерзшие пальцы и платок с эфиром.
Он знал имя своей жертвы. Он знал про нее все- когда она пойдет, куда, зачем…
В мерцании нескольких сотен свечей, установленных в коридоре по случаю праздника, каждый силуэт отражался на стенах пляшущими зловещими тенями, похожими на демонов, восставших из своих древних саркофагов. А зазывания ветра в коридорах еще больше добавляло антуража для завершения картины общей картины.
Проходя по коридору, Фишер открыл несколько форточек, скрипя старыми несмазанными петлями. Звук эхом разнесся на весь коридор, отражаясь от холодных стен, пробегаясь по холодному стеклу окон. На губах Санни появилась довольная улыбка. Напугать малышку, что может быть интереснее? И приятнее.
Когда жертва испуганна в ее кровь выбрасывается огромное количество самых разнообразных гормонов. Этот коктейль не обладает каким-то особенным вкусом, соленый вкус крови, отдающей железом, так и остается таким же, но вот эффект… Возбуждение, желание, перехватывающее дыхание, пробирающееся в каждую клетку. Говорят, подобные эффекты бывают от каких-то наркотиков, Санни не пробовал. Ему вполне хватало крови. И тех редких моментов полета. Ведь жертва боялась всегда. Человек в основном боится боли, его страшит неизвестность и темнота. А  такие, как Фишер, нападают в основном из темноты, скрываясь под покровом ночи, путаясь в туманах и каплях дождя.
Шум шагов, эхом разносящийся по пустому коридору. Посмотрев в сторону приближающегося звука, Санни легко запрыгнул на подоконник, переступая через плечи, скрываясь в темноте наступающей ночи. Шаги все ближе. И Александр слышит их настолько отчетливо, чтобы понимать, его жертва зашла в нужный коридор, так неосторожно ступая на тропинку страха и боли, которые предстояли ей в этот вечер. Фишер постарается сделать это как можно приятнее для них обоих. Особенно для него, конечно.
Распахивая полностью окно, рядом с которым стоит, он так же протяжно скрипит петлями на раме, удовлетворенно улыбаясь в мерцающем свете свечей, которые только что и способны, чтобы осветить эту зловещую улыбку. Сильный сквозняк, возникший в коридоре, одну за другой тушит высокие толстые свечи молочного цвета с подтаявшим воском по бокам. Когда темнота практически полностью забирает коридор в свою власть, Фишер почти бесшумно спрыгивает с подоконника, задувая оставшиеся свечи.
Стоя рядом с последней свечей, парень демонстративно растягивает удовольствие, наблюдая за реакцией своей жертвы. Поднеся длинные пальцы к губам, он проводит указательным и средним по языку, после чего сжимая их на фитиле свечи.  После света темнота режет глаза и слепит. Санни сам не сразу привыкает к ней, но зато он отчетливо слышит каждое движение, каждый вздох и шаг. Все чувства обострены до предела, как у зверя, готового к прыжку. Вот только зверь не настолько голоден, так что может себе позволить немного поиграть со своей жертвой.
Подходя к окнам, Фишер с грохотом закрывает старые рамы, звеня стеклами, дрожащими в рассохшемся основании. Одно за другим, грациозно вальсируя за спиной у своей жертвы, не позволяя ей разглядеть себя, двинуться в сторону. Выхода нет. Только не сегодня и не сейчас.
Страх. Сладкое слово для того, кому он стал практически чужд. Александра это смешит, и смех разливается, громким эхом отзываясь в самых темных уголках этого закутка замка.
Бойся меня, Триша, бойся как можно сильнее, почувствуй свой страх, трепещи, дрожи всем телом, собирая мурашки на своих тонких ручках и узких бедрах.

Ветер поет ему песню, в этой ночи, именуемую им же самим песней страха и ужаса. Пусть он заполняет каждый сантиметр в пределах этих холодных стен, наполняет сердца, заставляет кричать и молить о пощаде. Сегодня именно страх правит балом, а дирижирует ему Александр, скользя, подобно тени, прекрасно вальсируя в мягких черных кедах, почти подпевая ветру.
Как бы в коридоре не было темно, но он практически чувствует страх, появляющийся на красивом личике учительницы. Она должна бояться еще больше, еще сильнее. Ах, как она бежит, как бережно несет ее прочь инстинкт самосохранения. Но в этот вечер Фишер сильнее всех. Инстинкт самосохранения не сможет победить такое совершенное существо, как он. Да, он не идеален и полон бед. Но в этот вечер, он Король, он Господин и Владыка. А, значит, все подчиняется ему и ляжет к его ногам. Как и милая Триш, упавшая от его незаметной и немного коварной подножки. Совсем чуть-чуть. Разбитые колени, бешено колотящееся сердце и испуганные глаза, одинокими фонарями отражающие бледный свет, идущий из окна. Это смешно.
И Александр смеется, наполняя коридор своим почти что дьявольским смехом. Но он стихает так же быстро, как и появляется, оставляя девушку на несколько мгновений в абсолютной оглушающей тишине.
Бесшумно подойдя сзади, он наклоняется над девушкой, вдыхая ее запах. Прекрасный запах, лучше безвкусного многообразия духов и парфюмированной воды. Немного гормонов, немного пота, щепотка страха и доля ужаса. Идеальные пропорции для идеального вечера. Взболтать и не смешить, как говорят.
Фишер приближается еще ближе, почти касаясь волос девушки губами, как будто хочет сказать ей что-то по большому секрету. Она, несомненно бы, заметила его присутствие так близко, если бы ее милое, крохотное сердечко не колотилось так громко, что даже Санни казалось, что он слышит его эхо, отражающееся от стен. Легкий ветерок, выпущенный бледно-розовыми губами, шевелит короткие волосы, заставляя их касаться шеи.
Отходя в сторону, Фишер снова громко смеется, празднуя свою маленькую победу над человеческой жизнью. Сейчас, в этой темноте он мог так легко управлять ей. Стоило только дернуть за ниточки и девочка побежит туда, куда ему захочется. Но поиграть можно будет еще веселее.
Бросая девушку в своих терзаниях в темноте, совершенно одну, Александр отбегает в самое начало коридора, даже не скрывая ударов подошвы о каменные плиты. Добегая до конца коридора, он замирает, прислоняясь к одной из стен, а эхо шагов все еще звенит в длинном коридоре, заставляя его миленькую жертву дрожать еще сильнее.
Издалека черты лица видны плохо, эмоции не возможно прочитать, да и не в этом суть. Она плачет, должна плакать, просто обязана. Так хочется Санни. И он готов требовать исполнений своих желаний. Сегодня это его право. Но сейчас, он просто любуется силуэтом, медленно поднимающимся в свете вышедшей из-за облаков луны. Недолгое видение, полное изящной легкости и грации, на которую может быть способна только женщина. Тонкие кисти, которые можно сломать двумя пальцами, слегка поднажав там, где тонко. Худые лодыжки. Она напоминает балерину, играющую на сцене лебедя. Вот только не черного. А белого, раненного и слабого. На эту картину можно было бы любоваться вечно.
- Здесь кто-то есть? Кто здесь?- голос Фишера звучит встревоженно, хотя на лице все еще мелькают отблески самодовольной улыбки. Кажется, для выполнения задуманного ему не понадобятся дополнительные средства.
-Триша?- девушка должна быть напугана так, чтобы пойти с кем угодно, полностью доверив ему себя и свою жизнь. Особенно знакомому Александру Фишеру. Его не зачем бояться, он не причинит вреда.
Пока не закончит играть  в кошки-мышки.
Медленно, отмеряя каждый шаг, снимая черный капюшон, стирая с лица самодовольное выражение, он подходит к своей сладкой жертве, которая непременно наградит его своими эмоциями позже.
-Триш, все в порядке, я рядом, не бойся,- беря девушку за руку, Санни притягивает ее к себе, обнимая за плечи. Такая маленькая, такая хрупкая, точно птичка.
Ты споешь мне, милая, споешь свою песню. Я обещаю тебе.
Толстовка должна скрывать холод, сквозящий в каждом прикосновении Александра, не живой, леденящий кровь. Он насквозь пропитан своим холодом. Особенно сейчас, когда Эдгара нет рядом. Но в этом есть и плюс. Отсутствие фон Ураха делает Санни самим собой, тем, кем он привык быть за семьдесят с лишним лет. И это кажется сейчас гораздо проще и понятнее.
-Что случилось?- участливо спрашивает Фишер, все еще прижимая девушку к своей груди.
Я буду с тобой нежным, сладкая, и ты подаришь мне тогда невообразимый коктейль.

Странная девочка с широкими черными стрелками на глазах. Ах, если ты была самой обычной, наверное, тебя бы это спасло. Не путалась с ненужными мальчиками, у которых в груди черные дыры, способные поглощать все вокруг себя, не отдавала бы им всю себя, чтобы в итоге не получить ничего. Бедная -  бедная девочка. И Фишер почти испытывает жалость. Почти. Это атрофированное чувство живыми ростками пробивалось в нем тогда, когда он был рядом. Но сейчас его нет. И все чувство постепенно отмирают вновь. Зачем что-то чувствовать, если это в итоге принесет только боль? Дикую, рвущуюся наружу боль, из-за которой хочется скрести ногтями грудь, пытаясь выцарапать этот яд, вылить его наружу. Лучше ничего не чувствовать вовсе.
- Я шел в комнату,- пожимает плечами Александр, отвечая на вопрос потерявшейся в темноте птички. И не важно, в какую комнату он шел и для чего, они не были парой, чтобы придумывать какие-то разумные оправдания друг для друга.
-Ты выбрала не самое лучшее время для прогулок, Триш,- он легко подхватывает воздушную, как пушинка, учительницу, ставя ее на ноги. Отпускать нет смысла, потому что он чувствует, что даже легкий ветер или шорох способен сейчас подкосить тонкие ножки. И это его превосходная работа.
Он бы с удовольствием впился в тонкую шейку дрожащей кошечки, наслаждаясь, как ее крики рассыпаются, ударяясь о своды каменных потолков, и тонут в пустоте и темноте этой ночи. Сегодня всем абсолютно все равно, что происходит в этом замке, сегодня не защищен никто, кто именует себя человеком. Самая веселая ночь в году. Правда не для всех.
-Нет, я шел по темному коридору, странно, что здесь вообще горели свечи,- прислоняя Тришу к стене, чтобы не делать лишних движений, поднимая ее после, Санни присел на корточки, рассматривая в темноте разбитые колени. Сколько раз после его исчезновения он раздвигал эти колени, чтобы хотя бы на какое-то время забыться и отключить голову, стереть воспоминания. Он много раз жалел, что не в состоянии воспользоваться своими силами относительно себя. Это бы чертовски помогало в некоторых ситуациях.
Тонкая ткань белоснежного платка, единственного светлого пятна во всей черной гамме Александра, касается колена, тут же пропитываясь теплой кровью, сочащейся и стекающей горячими каплями по щиколоткам. Он едва не касается ранки губами, замирая и оставляя поцелуй на внутренней стороне бедра. Такой же холодный как и он сам. Как все внутри него.
- Давай, я отнесу тебя в комнату, нужно обработать твои колени, потому что я не уверен в стерильности этих полов,- заботливый мальчик, с почти что ангельским взглядом и мягкой улыбкой. Его бы тоже можно было называть принцем и писать сказки с его участием. Вот только принцы убивают драконов, а не принцесс.
Санни аккуратно подхватывает девушку, прижимая ее к груди, пусть поверит, что ей ничего не угрожает, пусть успокоится не на долго, в это поверит только ее сознание, подсознание же все равно будет чувствовать опасность, будет выбрасывать в кровь гормоны «спасения». Но ему хочется, чтобы там было что-то еще. Больше. Он привык всегда требовать все по максимуму, не останавливаясь на достигнутом.
- Я не люблю эти массовые сборы и посиделки, предпочитаю узкий круг друзей, а они все разошлись кто куда,- дорогу до комнаты фройлен Блэк он знает идеально, все-таки не раз приходилось идти от нее или к ней точно в такой же темноте.
-Здесь нет ничего страшного, видишь? Только сквозняки и я,- улыбается Фишер, и кусочек выплывшей из-за туч луны освещает добрую улыбку парня. Разве может такой мальчик быть плохим или злым, правда, Триш? Разве он может причинить тебе вред, маленькая девочка?
Дойдя до комнаты учительницы, Санни крепче прижимает ее к себе одной рукой, протягивая вторую, чтобы получить ключ. И это странно, что ему не дали свой экземпляр. Но ему было абсолютно плевать, если бы ему захотелось, то можно было бы влезть в окно или найти все тот же пресловутый дубликат ключа. Вот только зачем? Он и так мог приходить, когда захочет, не спрашивая разрешения.
Он оставляет испуганную крошку на кровати, отправляясь в ванную, чтобы найти там подобие аптечки, которое видел когда-то давно. Когда Санни заходит в комнату, его платок намочен теплой водой, а в руках бутылочка с перекисью водорода. Вставая на колени перед Три, он ставит перекись на пол, складывая платок сверху, чтобы не испачкался. Он ведет по теплым бедрам холодом своих рук, вызывая орду мурашек, но это все равно. Тепло не в руках, а в действиях. Снимая разорванные и окровавленные колготки, Фишер ставит маленькую ножку себе на бедро, сначала протирая рану мокрой тканью, а затем поливая перекисью. Щипать не должно, но он все равно дует, поглаживая кожу вокруг.
-А ты чего так поздно вышла гулять одна?- принимаясь за вторую коленку, спрашивает  Александр.
Ты мне веришь? Что ты мне доверишь? Жизнь, сердце, душу? Тебя везде ждет провал, малышка. И я даже не хочу за это извиняться, потому что ты сама выбираешь свою судьбу.

-Меня?- смеется Александр в лицо своей милой, до зубной боли очаровательной жертвы, а в глазах легко можно прочитать удивление: «Только сегодня?»
Он знает, абсолютно точно знает, что его боятся. И эта девочка не является исключением, скорее подтверждением простой истины. Страх есть признак уважения. И если по-другому некоторые не хотят признать это, то приходится применять страх. С девочкой все могло бы быть иначе, она могла бы уважать, а может,  даже и любить его просто так, без всяких этих жестких взглядов, бьющих сильнее хлыста, без порывистого и порой жестокого секса, который усилием воли не переходил в акт насилия. Могла бы… Но ей не посчастливилось встретить Санни, когда он был счастлив, по-настоящему счастлив и влюблен. Тот мир был для него особенным уголком, куда не хотелось пускать не единого человека. Но он сам же пустил Триш. И сам же все испортил. Но виноваты были все, не только он. Но и та же девочка-учитель, которой не посчастливилось попасть под эту жестокую раздачу. Ведь по сравнению с тем миром, где был его принц, все остальные казались жалким подобием на жизнь, не имеющие права даже существовать.
Как же тебе не повезло, Триша Блэк. Не тому Фишеру ты первому сказала «да», не тому дала себя использовать. Да и вообще не следовало тебе связывать с этими братьями. Мальчики, от которых не стоит ждать ничего хорошего.
-Не поверишь, но оставшись без баб и бухла, они делают все, чтобы достать это,-[b] улыбается Фишер, заботливо обрабатываю вторую коленку, точно так же, как и первую, сначала промакивая ее влажным платком, а потом заливая перекисью.
[b]-Советую согнуть ногу, чтобы потом не было сильно больно,- аккуратно ставя ножку на пол, говорит Александр,- Поверь, я в этом знаю толк, у меня были две младшие сестры, которые постоянно били себе колени,- поднимая с пола бутылочку с перекисью с пола, парень относит ее в ванную, промывая свой платок от крови под струей чуть теплой воды. Сколько раз он точно так же обрабатывал ранки своих сестер, сначала, когда они жили с родителями и были счастливой семьей, а потом, когда они остались одни и не было никого другого, кто бы мог позаботиться о девочках. Триша была совершенно не похожа на Агну или Бенедикту, но было в ней что-то такое же детское и наивное, о чем можно было позаботиться. Если было настроение.
Выжав платок в раковину, Санни расправил белую ткань, неудовлетворенно отмечая, что кровавые подтеки все равно остались в волокнах. Скоро в таких же пятнах будет вся одежда. И не только его. Злая улыбка отразилась в зеркале напротив раковины. В фильмах от таких улыбок бьются стекла. Однако, когда он вышел в спальню, на лице не было возможно прочитать никаких эмоций. Вполне обычное состояние для Фишера. Единственный, рядом с кем ему было невозможно сдерживать эмоции, сейчас сидел либо в своем поместье, либо был отправлен уже в другую школу.
Сев рядом с Тришей, парень откинулся на кровать, закидывая одну руку за голову, а второй поглаживая узкую спину маленькой испуганной девочки, которая только-только начала переставал дрожать всем своим крохотным тельцем. Пора было добавить в ее кровь еще гормонов.
-Не бойся меня,- он водит кончиками холодных пальцев, почти наверняка зная, что такие прикосновения едва ли успокоят, но сейчас Александр хочет большего,- Ложись,- он тянет девушку за талию, укладываясь ее к себе на плечо, прижимая к своей груди.
-Ты собирала конфеты на Хэллоувин в детстве?- неожиданно спрашивает парень, -Я не собирал, хотя, знаешь, мы праздновали, сестры одевали пушистые платьица и бегали по саду с метлами, изображая ведьм... дурилки,- даже по прошествию стольких лет, Санни видел эту картину так четко, как будто только что смотрел на нее. Он почти что чувствовал запах горячего тыквенного пирога, только что вытащенного из печки, который никогда не сохранялся в целости и сохранности до того момента, как все садились праздновать.
-Мне кажется, тебе бы пошла метла и черное платьице, такая сексуальная ведьмочка бы вышла,- он давно научился легко переключаться между двумя мирами - своим счастливым прошлым и серым настоящем. Даже, если он вспоминал сестер, с тоской думая, что их уже нет в живых, его внимание в мгновение ока могло быть переключено на что-то из этого мира. Это был своеобразный защитный механизм, срабатывающий, когда становилось совсем больно и непривычно щемило в груди. Привычно щемило от ишемии и это являлось константой, чем каким-то необычным событием.

-Счастливое детство,- ухмыляется Фишер, наблюдая за тем, как девушка по-свойски достает из его кармана пачку сигарет, которую Крис положил к нему в карман и забыл забрать. Девушка с сигаретой обычно выглядит не слишком привлекательно, но Триш как будто срослась с этим образом и не воспринималась никак иначе. Маленькая девочка, пару раз повернувшая не туда. Почти даже жалко.
Александр проводит пальцами по темным мягким волосам, аккуратно убирая их за маленькое аккуратное ушко. В каждом человеке есть какие-то крупицы нежности, которые нужно выбрасывать из себя, иначе они будут перерастать в тоску и безнадежность. И сейчас Санни предпочитал отдавать их этой девочке, которая, вероятно никогда не ходила с косичками. Чаще всего он отдавал их во время секса, крепко прижимаясь губами к ее горячим губам, не раскрывая рта, не делая поцелуй страстным и обманчивым. Чистая неприкрытая нежность в простом поцелуе. И неважно, что крепко закрыв глаза, он видел перед собой Эдгара, цепляясь всеми силами за его образ. Целовал он все равно Тришу.
-Не всегда же мне мыслить на уровне высоких материй, я же мужчина,- лениво приоткрывая глаза, говорит Александр, улыбаясь как кот, который вот-вот получит свою порцию свежих сливок.
Он почти как послушный мальчик садится на кровати, вторя движениям хозяйки комнаты, равнодушно наблюдая за ее действиями. Единственное, что вызывает интерес - короткая юбка, задравшаяся при наклоне и представившая миру кружевное крохотное белье. И он почти дергается вперед, чтобы коснуться оголившихся частей тела, но тут же садится обратно на кровать, одергивая себя за излишнюю порывистость. И в самом деле, сегодня секс был не первостепенен. Сегодня были более интересные и привлекательные цели. Хотя... Совместить одно приятное с другим было не лишним. Именно поэтому он все же встает с кровати, подходя к Трише сзади и кладя ладони ей на бедра, прижимаясь к ней.
- Я одеваю тебя? Это что-то новенькое,- усмехается он, крепче прижимая девушку к себе и намекая, что обычно он все же раздевал Блэк. И это выходило у него куда более удачно, чем что-либо другое.
-Но я не против одеть тебя, чтобы потом раздеть,- шепчет он сексуальной ведьмочке на ушко, сдвигая руки вперед и соединяя их на передней поверхности бедер, -Если ты захочешь, конечно,- ему нравится играть с этой девочкой, нравится крутить в своих руках, проверяя ее рефлексы, смотря, что будет, если добавить тот или иной ингредиент, капнуть немного адреналина на раскрытую сердечную мышцы. Как быстро будет биться это крохотное девчачье сердце, наверное, когда-то верившее в сказке и мечтавшее полюбить принца и быть любимой им до конца своей жизни.
Он убирает руки от учительницы, отходя назад, чтобы снять черную толстовку и выкинуть из кармана пачку сигарет. Одетая по фигуре черная футболка с каким-то незатейливым бледным рисунком подчеркивает широкие плечи.
- В кого хочешь одеть меня? Потом пойдем собирать сладости по школе?- расставляя руки в сторону, Санни крутится вокруг своей оси, как будто только показывая поле для фантазии Триши. Но на самом деле у тела есть свой язык, и он говорит: "Ты правда хочешь меня одеть? Уверена, что не обратное, подумай еще раз..."
Он легко бы мог применить гипноз, а потом стереть все воспоминания, даже не дав почувствовать Трише боль или страх. Он мог бы воспользоваться ей, не давай ей даже крупицу воспоминаний об этом. Он мог бы поступить по-человечески. Но проблема в том, что Александр уже настолько давно не является нормальным человеком, что трудно удержать в себе человеческие качества. Зачем кривляться и стараться быть если это никому толком и не нужно. Проще быть таким, каким он являлся сейчас. Равнодушие спасает от чрезмерных переживаний, злость защищает от такой же злости.
- Ты любила когда-нибудь, Триш?- спрашивает парень, упираясь руками в стол, стоящий позади него,- Ты смогла бы полюбить меня?- он не ждет восторга, он просто наслаждается реакцией, эмоциями, мелькающими на красивом молодом личике. Людям так сложно полностью скрывать то, о чем они думают.

Он слишком  узнал эту острую на язычок девчонку, чтобы как-то бурно реагировать на ее слова. Да и какой смысл делать это именно сейчас, когда впереди его ждет прекрасное угощение. И возможно, даже не одно. Секс и кровь. Хотя, конечно, идеальнее бы было в другом порядке, чтобы не чувствовать боли, когда сердце начнет биться слишком быстро. Оно и так у него почти постоянно выбивает ритм под сто двадцать. Но это были мелочи.
- На девчонке, на мальчишке…- скрывать эмоции проще простого, когда опыт превышает больше половины века. И он ведь даже не поморщился, когда сказал слово «мальчишка», хотя подсознание четко вырисовало образ Эдгара с его холодными сапфировыми глаза и теплыми пальцами,- Конечно, пришлось бы,- снова не проявляя не единой эмоции, говорит он, даже стараясь при этом как можно более расслабленно улыбаться. Что весьма неплохо выходит,- Так все же, смогла?
Но не смотря на тон, на весь внешний вид- маску, скрывающую чувства и эмоции, он ощущает боль. Острую, колющую под ребра, разрывающую воздушную ткань легкого, чтобы сначала было трудно дышать, а потом царапающую сердце, чтобы уже ничего не чувствовать, кроме этой боли. А самое обидное, что винить было некого, кроме себя. Во всем, что приключилось с Эдди был виноват только он. Начиная с дурацкой идеи подразнить его Тришей. Именно эта идея была тем снежком, начавшим скатываться с самой вершины горы и в конце концом превратившимся в лавину, подминающую под себя все.
Но сегодня было не время предаваться самобичеванию. Сегодня был как раз тот один день в году, когда можно было забыть обо всем и отпустить себя. Чтобы прежнее сознание брало верх, стирая воспоминания и разрушая боль прошлого.
И поэтому, как послушный мальчик, попавший в сети коварной соблазнительницы, Санни продолжает свое раздевание, даже не противясь тому, что его хотят нарядить в платье. Интересная выйдет кукла, очень даже каноничная,- бледная фарфоровая кожа, воспаленный взгляд серых глаз, бледно-розовые губы. Ему даже хочется посмотреть конечный результат. Красками его удивить вообще было трудно, все-таки расти с двумя маленькими сестрами, значило быть их моделью для игр и большой послушной куклой.
Раздеваясь до нижнего белья, Александр самодовольно улыбается, наблюдая за реакцией Триши. И кому не понравится, когда на него кидают такие взгляды? Даже за девяносто лет к ним сложно привыкнуть полностью. Особенно такому человеку, как Фишер. Слишком часто он чувствовал себя одиноким, брошенным и раздавленным, чтобы не купаться в лучах внимания, которые перепадало ему от окружающих. Это было что-то вроде защитной реакции, компенсация за то, что он постоянно терял. И это было не так уж и плохо, если присмотреться.
Оказавшись в платье, Санни смотрит на себя в зеркало, кидая взгляды на Трис. Так смотрят на детей, на игры с которыми приходится идти, чтобы получить желаемую тишину. От девушки ему нужно было нечто большее, чем просто тишина. Скорее, совсем не она. Фишер бы послушал ее – прерывистое дыхание, томные, идущие из груди стоны. Порой одни звуки могут возбуждать не меньше, чем что-то другое.
- Только не делай из меня шлюху,- предупреждает Александр, садясь на стул и сжимая холодные ладони на тонких бедрах Блэк, сминая пушистую юбку. Правда, юбка быстро начинает раздражать шуршащей тканью, поэтому пальцы подлезают под ткань, касаясь теплых бедер, в момент покрывающихся мурашками. А ведь она уже привыкла к этим холодным рукам, почти никогда не дергается, не пытается отстраниться, как другие. Послушная, хорошая девочка.
Санни ведет ладони вверх, сжимая красивую аккуратную попку, подлезая пальцами под тонкое кружево нижнего белья. Они оба знают, чем закончится этот вечер. Вот только у Триши устаревшая информация. Неполная.
- Нет, конечно, я не любитель конфет,- ухмыляется Фишер, проводя пальцами под тканью трусиков, не сводя при этом взгляда с глаз девушки,- Из сладкого предпочитаю только сладких девочек,- его глаза смеются, а язык, дразнясь, облизывает бледные губы. Не из желания соблазнить, этот пункт и так сделан, скорее, для того, чтобы дать Триш почувствовать себя в безопасности. Он шутит, он смеется, разве такой человек может причинить боль?
Подхватывая девушку под ягодицы, Александр раздвигает ее ноги, усаживая к себе на колени. Даже платье свое поправляет, чтобы смотрелось невиннее. Он не намерен торопить крошку, ему нравится эта игра. Триш так редко удается поиграть с ним, но ведь нужно быть снисходительным, дать ей порцию ласки и власти, чтобы она не чувствовала себя только использованной. Так даже интереснее. Он поддерживает девушку за щиколотки, плотно прижимая их к ее же бедрам.
Еще чуть-чуть и ты станешь гимнасткой, детка. Сегодня со мной тебе позволено все.
Санни даже великодушно позволяет его докрасить, не гоже ведь ходить только с одним накрашенным глазом, как какая-нибудь дурочка. Он прижимает девушку к себе, давая понять, что он то в принципе к играм уже готов, пора завязывать с его кукольным личиком  и предоставлять ему возможность поиграть со своей куколкой.
- Теперь ты хочешь меня больше, чем раньше? – Фишер подмигивает своим накрашенным глазом, поведя после бровями. Он беспардонно задирает пушистую юбку Триши, разглядывая ее нижнее белье,- Какое красивое, сегодня праздник?
Несомненно, мой праздник, сладкая крошка.

Легко пропустить мимо ушей то, что его считают беспородным щенком- на правду трудно реагировать как-то по-другому. Он никогда не имел титулов и родословным, вся его семья до десятого колена были крестьянами, отдававшими все свои силы и здоровье земле, на которую наплевали позже фашисты. Пусть его называют беспородным щенком, он будет игнорировать это до тех пор, пока кто-нибудь не рискнет назвать его мать бесродной сукой.
Он прекрасно знает, почему Триша предпочитает его и Криса. Его даже никогда не смущало, что их двоих. Какая в принципе разница, если претендуешь только на тело. Тела хватить может на многих. Это сердце и душа предназначены только для единоличного пользования, они не терпят многократного и неразборчивого использования, отзываются горьким послевкусием и щемящей тоской. А тело... Оно меняется, обновляется, восстанавливается.
Он никак не отвечает на вопрос Триши. Она права, и ей не стоит лишний раз убеждаться в своей правоте. Конечно же, разобьет. Разобьет и втопчет в землю, чтобы не было никаких напоминай, никаких признаков бывшей когда-то жизни и улыбки. Он умел это. Почти что умел делать это так, чтобы не никто не почувствовал боли. Почти что.
-Так, кажется, ты его дождалась,- улыбается Фишер слегка обнажая белоснежные резцы зубов. Но не стоит пугать сильнее девочку еще до самой развязки, сейчас она больше нужна возбужденная, нежели опять испуганная. Да и испугать можно будет позже.
Жадным, почти голодным взглядом, он разглядывает раздевающуюся перед ним учительницу. Юбка летит на пол, скользя по тонким бедрам, по которым практически точно так же скользит и взгляд Фишера. Как будто оставляет заметки. Must have. Must fuck. Потом черед кофточки, открывающей аккуратную россыпь родинок вдоль правой ключицы и острые от холода соски. Идеально, практически. С такой можно рисовать картины, писать ей стихи и песни, засыпать, крепко обняв. Но… не больше. Он чувствует эту странную отстраненность от мира в этой девочке. Чувствует, потому что видел таких же как она. Красивых, с аккуратными милыми фигурками, умными глазками, в которых живут отражения строк Вальтера и Байрона, но абсолютно несчастными в душе. Они боятся принять, потому что страх быть отвергнутыми кольями вогнан в них еще с детства. Многое идет из детства.
Делая пару шагов вперед, Санни оказывается напротив маленькой куколки, аккуратно кладя руки на ее талию. Без макияжа Триш выглядит совсем ребенком, непонятно как оказавшимся в этих стенах, да и в этих руках тоже. Он обводит холодными пальцами выступающие ребра, почти играя на них, как на музыкальном инструменте. Она почти так же хороша, как арфа, так же мелодична. Это Фишер знает наверняка, он освоил инструмент фройлен  Блэк в идеале.
- В кого же мне тебя нарядить, куколка?- задумчиво осматривая ровную матовую кожу, произносит Санни, оставляя отпечатки холода на девушке,- Может, тебе подойдет наряд Евы? Ты ведь любишь запретные плоды, да?- он разговаривает с ней так, как вряд ли бы смог говорить семнадцатилетний мальчик. Он играет и заманивает ее, убаюкивая голосом, лаская взглядом,- Нет, -наклоняясь, он оставляет след губной помады на высеченной из мрамора ключице,- Нет, все совсем не то.
Он обходит девушку сзади, не позволяя ей повернуться вслед за ним, останавливая ее движением крепких рук. Александр почти физически чувствует напряжение и скованность, охватившую тело. Он сзади, вне зоны видимости и в зоне комфорта. Нельзя протянуть руку и оттолкнуть. Нельзя кинуть грозный взгляд детских глаз и сказать, чтобы он ушел. Можно только кричать, громко кричать. Но это его не остановит. И, наверное, это должно сейчас пугать Триш больше всего.
Но Санни слишком нравится игра, чтобы прерывать ее так быстро. Он чувствует себя львом, кружащим рядом с хрупкой ланью, чтобы, в конце концов, перегрызть ее хрупкое тельце пополам.
- Я хочу, чтобы ты была в длинной юбке, желательно белой, и свободной светлой кофте,- на белом так замечательно видна кровь, она принимает все оттенки, расползаясь по плетению. Фишер шепчет эти слова, задевая волоски на затылке, заставляя девушку не то вздрагивать, не то ежиться.
Не дожидаясь ответа, он проходит к шкафу, перебирая не такие уж и многочисленные вешалки. У всех принцесс, с которыми он когда-либо спал, шмоток было гораздо больше, нежели у этой прелестницы.
Если ты выживешь, куколка, я подарю тебе белое платье, на котором будут нарисованы яркие цветы. Тебе оно подойдет. Непременно подойдет.
-Ты не против, если ты останешься без макияжа? Мне, кажется, без него ты гораздо красивее.